Валерия. Роман о любви - Юлия Ершова

Академическая улица — такая скучная и длинная. По левую руку — серые коробки с глухими окнами, по правую — колючие остриженные кусты. Научная сотрудница спешит домой, обгоняя знакомых и незнакомых сотрудников, но около метро останавливается, смотрит с тоской на поток горожан и, еле волоча ноги, уходит в маленький скверик, оставляя за спиной станцию с буквой «М» на карнизе.

Городской сквер, простой и прямой, — каштаны и скамейки, кусты и фонари. Лера знает его с детства. Иногда после работы папа здесь думал, а она молчала, ковыряя палочкой в стыках тротуарной плитки или в просветах между досками скамьи.

Но это в прошлом. А сегодня в городском оазисе, ступая по тротуару, думает взрослая Лера. На проезжей части, сквозь кованную изгородь, прошивающую тротуар, блеснули четыре сцепленных обручальных кольца. Лера вздрагивает — неужели? — и замедляет и без того неспешный шаг. Почти останавливается, вытягивает шею — и…

Чьи-то руки сжали её плечи, а шёпот ласкает ухо:

— Моя тайна, я ждал тебя.

Даже со спины Лера узнаёт уже родное тепло и льнёт к нему, закрыв глаза, чтобы не расплакаться. Шёпот опять ласкает ухо:

— Я похищаю тебя.

Только в салоне белой «Ауди» Лера открывает глаза. И тут же их закрывает, окунаясь в поцелуй.

По возвращении с небес в автомобильное кресло Лера получает букетик фиалок. Нежные цветы, с переливающимися на лепестках капельками росы, пробуждают самую милую улыбку на свете. Сильный мужчина, не сводя глаз с сияющей Леры, произносит:

— Ничего подобного я не видел. Улыбайся. Улыбайся так всегда.

Лера кивает. Из крохотного букетика, прикрывающего её лицо, слышится:

— Как? Как вы узнали? Я не могу понять просто. Может, вы ожидали кого-то? — При этой мысли улыбка спадает с её лица.

— Ну-ну. Мы договорились улыбаться. — Сильный мужчина обхватывает её лицо ладонями и смотрит в самую глубину фиалковых глаз. — Я позвал тебя, и ты пришла.

Казалось, он нашёл что-то ценное, дорогое на дне Леркиной открытой души, полюбовался и сорвал. А Лера чувствует только, что из её глаз полились магические лучи, что она не управляет ими и не принадлежит себе, как раньше, до встречи с маминым любимчиком из Сосновки.

Она смотрит, как он срывает чёрные квадратные часы с руки и суёт их в карман, как вытаскивает батарею из корпуса удивительного беспроволочного телефона и швыряет на заднее сиденье, и, вздохнув, кладёт руки на руль. И опять смотрит на неё и спрашивает, улыбаясь глазами:

— Долго ждал. Неужели в этой дохлой конторе, академии без науки, крутятся ещё какие-то дела?

— Ну да. Есть дела. Это моё первое место работы, — отвечает без робости Лера.

— Работы? Сильно сказано для сквозных чаепитий. Как у Кэрролла, «время пить чай». Другого времени в наших институтах нет.

Лера возвращается в родное поле и смелеет:

— Да… Но ещё в прошлом году работы было много, эксперименты ставили, заказы какие-то были. Я, например, разработала целый программный комплекс для ВАЗа, на персональном компьютере, между прочим. А сегодня, конечно, печально. Сломался электронный микроскоп, народ на митингах пропадает. Что скажете? Я рада тому, что папа отошёл от всех дел.

— Ну, и твоя мама тоже этому рада. Вы, женщины, — антилогичные творения, — усмехается Валерий. — Мужик умный, ещё не старый, чуть не отдал концы, здоровья нет заниматься любимым делом, а они обе довольны. Этот ребус мне не разгадать.

Нащупав тему, которая без предела разжигает фиалковые глаза его спутницы, Валерий поворачивает ключи. Белая «Ауди» проскальзывает в ряд бегущих автомобилей, но Лера, расплёскивая эмоции, не замечает, что приютивший её тоску городской сквер, остался позади.

— Нет… Нет, нет! Мы этим не довольны! — Лера расстёгивает несколько верхних пуговиц на вороте маминого платья. — Вернее, довольны совсем не этим. Если бы папа смог, как прежде, заниматься наукой, я была бы самой счастливой на свете дочерью. Но для науки нужен храм, правильно?

— Бесспорно, — соглашается Янович, смакуя буквы.

— А если храм рушится, угрожает раздавить своих создателей, самых талантливых, которые обычно и самые уязвимые. Что вы на это скажете?

— Солнышко, храм науки — мой самый любимый храм. Только ответь, пожалуйста, почему ты мне «выкаешь»? — Валерий выкручивает руль, и белая красавица с радостью подчиняется рукам хозяина.

— Я не помню, чтобы мы перешли на «ты». — Синие фиалки хлопают ресницами. А человек за рулём уже хохочет, почти до слёз:

— Посмотри на меня, посмотри, посмотри. А всё остальное, что было с нами, запомнила?! Ха-ха-ха! Божественно! Придётся повторить сначала. Я уверен, возражений не будет. — «Ауди» взлетает над городскими улицами, горящими колерами Шагала.

Лера без сил откидывается на кресло и закрывает глаза-фиалки. Сколько глупостей ещё она наговорит рядом с этим человеком…

I

Сейчас, на пороге крошечной квартиры маминой сестры, Снежане больше всего не хотелось, чтобы двери открыл Гацко. Её желание сбылось с пугающей быстротой.

Казалось, внезапный приезд племянников не обрадовал и не удивил Наталью Лазаревну, пусть губы и растянуты до ушей в улыбке, но глаза-то сверкают по-лисьи и обжигают холодом.

Около дома на перекрёстке множества городских маршрутов в машине отсиживается Александр Ильич, прижав к уху мобильник. Встреча с гражданской женой Саньки вызывает у него панику. В её обществе на лице Ипатова выступают от бессилия алые пятна, и он начинает заикаться. А терять самообладание он не может, особенно сейчас, особенно перед самым важным в его жизни разговором с лучшим другом, а может, уже не с лучшим, и даже не другом, а с человеком, который был частью его самого, самого Ипатова.

Поэтому по лестнице старого дома на первый этаж поднимается водитель Петя. Он же боец тайского бокса и скромный укротитель озверевшей жены Яновича, худенький юноша в чёрном: в чёрных джинсах, футболке и кожаной куртке, тонкой и короткой. В одной руке он держит Мишу, а другой тянет Мишину коляску, инвалидную, но настолько удобную и лёгкую, что она почти не отличается от детской. Снежана плетётся следом.

В открытых дверях их ожидает хозяйка, в домашнем брючном костюме чёрного бархата, серебристом ожерелье, натянутом на то место, где должна быть шея, и с неизменным бантиком в начёсанных волосах.

— Опять запила? — спрашивает хозяйка, заслоняя тучной фигурой двери крошечной квартиры. Второй её подбородок вздувается, как дрожжевое тесто, и тут же падает на велюровый воротник домашнего костюма.

Буркнув «Здрасте» супруге второго зама, Петя напускает на лицо важности, чтобы, не дай бог, не встретиться взглядом с принимающей стороной. Он закатывает коляску и, как принято у мужчин, пожимает Мише руку. Малыш улыбается, и лицо Пети оживает. Он улыбается тоже и прикасается к медному ёжику на голове мальчика.